— Сейчас уложим Петл, и я съезжу за ними, — сказал Бертолд деревянным голосом, и у Хилды сжалось сердце. — Мама, но прежде я хотел…
— Господи, да зачем тебе ездить за ними! Доктор Фарман мне все рассказал по телефону. Как жаль… — глядя на сына, Фредерика покачала головой, — жаль, что я не азартный человек, а то заключила бы пари и выиграла кучу денег.
Хилда затаила дыхание, а Бертолд превратился в статую.
— Эй, да что вы оба застыли? — встревожилась Фредерика. — Разве мы не были на девяносто девять процентов уверены в результате? Особенно после того, что рассказала мне Алексис. Конечно же мы были уверены! И не будь ты, Бертолд, таким упрямым, я бы в самый первый день продемонстрировала бы тебе, как много Петл унаследовала от тебя. У нее даже есть родимое пятно Кертисов! Но вы, мужчины, всегда думаете, что знаете абсолютно все.
Бертолд не знал: то ли растерзать мать, то ли расцеловать.
— Какое родимое пятно?
— За ушком. Такие пятна есть у тебя и у Питера. И у твоего отца было.
— Разве?
— Конечно. Ты что, никогда не замечал?
— Я не могу видеть то, что у меня за ухом. И Питера я не осматривал.
— Вот оно, здесь. Поверь мне. Ведь матери моют маленьких мальчиков, а уши особенно.
Не в силах больше сдерживаться, Бертолд радостно засмеялся. Он посмотрел на Хилду, но она не смеялась, а плакала. Плакала от счастья.
Фредерика в недоумении переводила взгляд с одного на другого.
— Петл, дорогая, надо нести тебя в дом, а твои родители временно лишились разума. Можно подумать, они только что получили известие о том, что выиграли в лотерею.
— Это гораздо лучше, чем выигрыш в лотерею, не правда ли, дорогая? — Бертолд обнял Хилду за плечи.
— Да это просто чудо! — всхлипнула она.
— Верно, — согласился Бертолд, — настоящее чудо. И это напоминает мне о том…
— О чем?
— Что завтра с утра я собирался в Кентербери, испросить разрешение на брак у епископа Кентерберийского. Составишь мне компанию?